...Утром светская львица надевала на голову батистовый чепчик, отделанный кружевами, капот из светлой кашемировой ткани, застегивавшийся сверху донизу на пуговицы, между которыми виднелись батистовая плиссированная рубашка, на ногах у нее были яркие вышитые туфельки. В этом костюме она принимала своих поставщиков, портного, модистку, оружейника (!), седельника и грумов.
С деловым видом расспрашивала она о своих лошадях, проверяла счета, отдавала приказания садовнику и грумам. Затем она вторично одевалась для приема приятельниц. Утренний чепчик заменялся кружевным с лентами (чепчики в эту эпоху были вообще в большой моде и носились со всякими туалетами), она надевала шелковую юбку с тремя воланами и поверх нее фуляровый пеньюар, прихваченный у талии-кушаком с золотой пряжкой, и на руки — митенки (прозрачные шелковые перчатки без пальцев). В таком виде она принимала своих приятельниц и садилась с ними за стол в то время, как мужья завтракали в модном кафе.
Завтрак был обильный и сытный, тогда модницы не пренебрегали едой и даже любили покушать: надо же было набирать силы для того образа жизни, который они вели. И пока устрицы, индейки с трюфелями, паштеты и т. п. быстро уничтожались, они выпускали свои острые когти и слегка терзали репутации своих ближних. Разговор вертелся главным образом вокруг спорта и сплетен, о литературе и искусствах не упоминалось ни единым словом, казалось, будто они и не знали о том, что Виктор Гюго принят в Академию, что Мюссе издал свои поэмы, а Мериме, Теофил Готье, Гейне и Дюма написали свои лучшие произведения.
Пока ее приятельницы выкуривали сигары, хозяйка дома надевала амазонку цвета «лондонский дым» и желтые перчатки, напоминающие по фасону рыцарские наручники, сапоги с серебряными шпорами и большую фетровую шляпу. Они все отправлялись в Тиволи, где было устроено голубиное стрельбище, выйдя из экипажей, которые теперь назывались «кларенс» и «америкен», они входили туда, развязно болтая, здоровались по-мужски с целой толпой денди и спортсменов, брали ружья, прицеливались и почти без промаха попадали в цель налету. Сделав 20-30 выстрелов, они удалялись, гордясь своими успехами и похвалами присутствующих.
В Булонском лесу их дожидались верховые лошади, и «львица», пустив свою лошадь в галоп, доезжала, не меняя аллюра, до места скачек, держала там пари и обсуждала шансы той или другой лошади. Скачки оканчивались, и она возвращалась в Париж брать уроки фехтования или плавания. Вернувшись домой, она отдыхала несколько минут в своем будуаре, пока ей готовили ее вечерний туалет — платье из восточной материи с рукавами а-ля бедуин или а-ля персан, на волнистые, низко зачесанные на уши волосы она надевала греческий чепчик и прикалывала бенгальскую розу.
Обед был так же обилен, как и завтрак, на нем присутствовали приглашенные обоего пола, и «львицы» не уступали «львам» в количестве выпитого вина. Разговор вертелся вокруг новостей дня. Кофе пили в маленьких гостиных, комфортабельно обставленных низкими диванами, ноги утопали в мягких коврах, и кофе, поданный в чашках настоящего английского фарфора, казался от этого еще вкуснее.
Но и этот комфорт не мог удержать «львицу» долго дома: она спешила со своими гостями в театр прослушать акт или два модной оперы.
Покинув оперу (оперетту), она ехала на бал или выпить чашку чаю к приятельнице и, плотно поужинав, возвращалась домой к двум часам ночи...
Казалось, так может продолжаться бесконечно, но очередная революционная буря в Париже в 1848 году смела «львиц» с парижской светской авансцены.
Но зато появились два новых модных женских типа: тапажезки (по франц. les tapageuses — шумные) и мистерьезки (по франц. les mysterieuses — таинственные, скрытные).
Первые отличались горделивой осанкой и легкомысленным видом, они гордо носили свои перья в виде султанов и надевали напоказ бриллиантовые диадемы. Вторые узнавались по благородным и сдержанным позам и манерам, перья их куафюр нежно и печально покачивались, а бриллиантами они украшали скромные гребенки, закрывая их почти совсем волосами.
Первые высказывали прямо и открыто, что хотят во что бы то ни стало производить эффект и вызывать восхищение, вторые, казалось, скромно скрывались в полумраке, мечтая о том, чтобы их и там заметили. Роль первых, как представительниц моды, была очень простая: она состояла только в том, чтобы отыскивать и носить костюмы, которых еще никто не носил, роль же вторых была гораздо сложнее и требовала много такта: нужно было носить то, что никто не решался надеть, и в то же время казаться так же просто одетыми, как и большинство женщин.
«Таинственные» отдавали предпочтение скромной, мягкой, темной одежде, которая подходила как нельзя лучше к их характеру, — например, скромное манто из бархата с отделкой из пасмантри (бассоная отделка), но бархат был высокого достоинства, а пасмантри — прекрасной работы. Преимущество изящной простоты этого манто заключалось в том, что оно подходило ко всем обстоятельствам и случаям и было всюду и везде прилично. Прикрыв свое платье таким плащом, «таинственная» могла посещать и приюты и жилища бедняков, и своих богатых приятельниц.
«Шумные» любили одеваться в плащ, отделанный семьюдесятью метрами роскошного и дорогого кружева. Он годился лишь в тех случаях, когда модница собиралась в свет.
Мистерьезки претендовали на любовь к искусству и ко всему артистическому, а потому часто копировали фасоны с картин знаменитых художников. Нередко можно было видеть на голове какой-нибудь прекрасной мистерьез прелестную шляпку, точно скопированную с рубенсовского портрета, или красиво и изящно накинутую на голову прозрачную вуаль, заимствованную у какой-нибудь рафаэлевской мадонны, а маленький кокетливый чепчик из тюля, черных кружев и белых цветов являлся копией головного убора, изображенного на картинах Ватто или Кардена.
А прекрасные тапажезки заказывали свои платья портнихам, обладающим некоторой начитанностью и знакомым с историей других народов, и те им создавали греческие или турецкие корсажи, польские кофты, венгерские доломаны. Это были странные, подчас, быть может, очень смелые костюмы, но зато всегда красивые...
Во многом благодаря тапажезкам и мистерьезкам идеи женской эмансипации нашли весьма экстравагантное выражение и в манерах и в одежде эпохи «выставочного стиля» — стиля роскошного, но безвкусного. Именно в это время появляется понятие От Кутюр.
...Кстати, От Кутюр (франц. Haute Couture) — это швейное искусство на высоком уровне. В более узком значении: уникальное творчество ведущих парижских модельеров, задающих тон в международной моде...
От Кутюр появилось тогда, потому что создателям новых моделей одежды удалось выделиться из числа анонимных, никому неизвестных швей и портных. Именно во второй половине XIX в. возникли ателье — первые Дома моды и появились первые модельеры, окруженные часто мистическим ореолом. Это были яркие личности, выступающие зачастую как истинные художники. Эти маги стали властителями дум великосветских дам. Авторитет парижских кутюрье (по-франц. — модельеров высшего класса) стал непререкаемым для аристократии и буржуа многих стран.
С появлением кутюрье начинает работать аксиома: «кутюрье предлагает — женщина выбирает!»
Начало статьи История моды. Светские львицы или как появился «от кутюр»
